«У него не было головы». Украинка с беларусским паспортом потеряла сына на войне, а сейчас помогает в центре реабилитации военных

«Может, я ДРГ или работаю на какую-то розвідку». Беларусский паспорт

Юлия родилась в Лиде, жила там только до седьмого класса, а потом переехала с родителями в Украину. Сейчас ей 49, большую часть жизни она провела в Украине, но по документам она - гражданка Беларуси.

«Когда разваливался совок, бабушка настояла, чтобы оставить мне квартиру в Лиде, а для этого было нужно гражданство Беларуси», - вспоминает она.

Юлия начинала процедуру выхода из беларусского гражданства, но к началу полномасштабной войны в Украине осталась с беларусским паспортом.

«Представьте мое состояние: у нас в Киеве бомбежка, меня останавливают на блокпосту, и я им показываю паспорт гражданина Беларуси. Меня достают из машины, начинаются проверки на час-два. Нервотрепка. Их тоже можно понять: думают, может, ДРГ (диверсионно-разведывательная группа. - Прим. ред.) или работаю на какую-то розвідку. Це вообще».

«Этого просто не может быть». Начало войны

Война застала массажистку-реабилитолога Юлию в Вишневом, это пригород Киева. Там у нее был свой кабинет, где она принимала пациентов. С 23 на 24 февраля она осталась ночевать на работе.

«Когда начались взрывы, все повыходили на улицу, никто ничего не понимал. Но бахнуло страшно. А потом стало ясно - началась война. Объявили под утро, а бомбить нас начали в два часа ночи. И заходили с Житомирской трассы. У меня были мысли, что этого просто не может быть…»

В Киеве тогда остались двое сыновей Юлии: 28-летний Никита и 22-летний Андрей.

Никита к тому момент уже восемь лет служил по контракту в армии. Перед войной у него закончился срок последнего контакта, и он думал уходить со службы. Младший Андрей работал в своем тату-салоне.

Сразу после начала полномасштабного вторжения оба отправились добровольцами на войну.

«Мама, мы идем воевать»

«Мне сейчас некоторые говорят: Юля, надо было просить, надо было умолять туда не ехать. Ну нет, я этого не делала. Мне сын сказал - мама, мы идем воевать. Ну что я могла им ответить. Они взрослые хлопцы, и я их такими воспитала».

Юля говорит, что привыкла к материнским тревогам с тех пор, как Никита заключил первый контракт.

«Я в этих переживаниях с 2014 года, как старший сын воевать пошел. Я, наоборот, была уже более досвідчена. Если связи нет день-два-три, то паниковать не надо, если больше - все равно командир позвонит, расскажет ситуацию. Хотя, конечно, как любая мама, я переживала».

Никита и Андрей оказались в «Азове». Это был февраль 2022 года. В апреле Андрей погиб.

Младший сын добровольно поехал вместе с группой военных в уже захваченный Мариуполь. Юлия не знает подробностей, говорит, там была какая-то «спецоперация», куда отправляли только по желанию. Об участии в этом Андрея она узнала от Никиты.

«Я ему звонила спросить, почему Андрей не выходит на связь. Говорю, дай мне его тоже, хочу поговорить, вы же вместе. И он мне тогда признался, что Андрей в Мариуполе. Говорит, их предупредили, что это может быть билет в один конец».

О гибели Андрея сначала сообщили старшему сыну, а он уже написал эсэмэску маме.

«Тело разлагается, время идет, и ты уже думаешь, что никогда не найдешь». Поиски

Андрей погиб на украинской территории, которая сейчас оккупирована. Юлия решила самостоятельно заняться его поисками.

«В ГУР говорят: территория оккупирована - что мы можем сделать. А тело разлагается, время идет, и ты уже думаешь, что никогда не найдешь».

Женщина сдала ДНК, повсюду рассылала ориентировки с фото и описанием Андрея, связывалась с российской стороной, даже собиралась поехать на оккупированные территории.

От людей она узнала, что в озере под Мариуполем россияне нашли затонувший украинский БТР. Его подняли на поверхность, внутри были погибшие военнослужащие ВСУ. В извлеченные тела зачем-то еще и стреляли, весь процесс сняли на видео.

Юлия знает о существовании ролика, но не стала его смотреть.

«В итоге тело нашлось в Запорожье в морге. Мне позвонил ночью санитар, говорит, я видел татуировки у заведующего на столе, у нас есть такой труп. Я просила сфотографировать мне руки или ногу, там были тату. Санитар говорит - не могу, только через заведующего. Утром они мне прислали фото руки. Я уже не сомневалась тогда, что это мой Андрей. У него были татуировки - на одной руке волк, на второй - роза ветров».

Тело Андрея перевезли в областной морг в Киеве, Юлию позвали на опознание. Сына она узнала сразу же.

«Открыли пакет, все показали. У него не было головы. Но тело, татуировки, ДНК - все совпало. Это был явно мой ребенок».

1 августа 2022 года Андрея похоронили.

«Ці всі хлопці - это уже не те люди, что были раньше». Как жить дальше

«Первую неделю я выла. Потом вспомнила, что Андрей просил меня - мама, если с нами что-то случится, обещай, что не будешь убиваться, в черных платках ходить. Ну и стала себя вытягивать».

После всего случившегося старший сын Юлии уволился из армии и приехал домой. По закону Украины так: если один сын погибает, то второго демобилизуют.

После всего пережитого Никита очень сильно изменился. Юлия говорит, что он не был таким после начала войны в 2014-м.

«Он же бывал в отпуске. Мог радостный встать, сказать - мама, доброе утро. Сейчас если он мне хоть что утром сказал - это уже хорошо. Значит, день будет неплохой. Может день-два вообще не разговаривать. Вышел из комнаты, сделал себе каву, пошел, покурил, в комнате закрылся, и его не видно целый день. А бывает, наоборот, его прорвет, и он ходит за тобой как хвостик, и все время что-то тебе рассказывает, рассказывает. Я не психолог, но мы уже так, как раньше, жить не будем. Ці всі хлопці - это уже не те люди, что были раньше. Совсем другие».

Юлию спасают работа и благотворительный фонд, для которого она также находит время.

«Бывает, стоишь так, думаешь: ну да, можно было бы шаг в окно сделать, и, наверное, стало бы легче. Но вот сегодня я в окно выйду, а завтра придут люди за помощью, а меня нет».

«Обществу они вообще не нужны, и это насущная проблема»

Кроме основной работы, Юлия сотрудничает с «Ланкой» - реабилитационным центром для военных, основанным беларуской Татьяной Гацурой-Яворской. С клиентами «Ланки», говорит она, нужно общаться аккуратно.

«Когда с ними разговариваешь, нужно следить за словами. Если обычный человек шутку поймет, то тут уже нужно быть осторожным. 150 раз подумать, прежде чем сказать. Мы с ними начинаем с того, где что болит. Что ел, какое кино смотрел, какую музыку слушал. Главное, чтоб не про войну».

Юлия говорит, что судьбы ее клиентов-военных и ее выжившего сына Никиты очень похожи. Им трудно найти себе место в мирной жизни.

«Психика нарушена, этим ребятам трудно тут, с нами. Мне Никита говорит: "Зачем ты меня забрала, что мне здесь делать?" Он не может принять, что где-то музыка играет, кому-то весело, кто-то в ресторане сидит. На работу их брать не хотят, обществу они не нужны, от них стараются отгородиться».